7. Мертвец

[Tiringolwe]

За жизнь могут бороться только живые, а я просто лежу в комнате на ложе и жду. Когда-то же оно должно закончиться? Я так устал. Устал приводить в движение холодное тело, думать и говорить, и быть Остролистом. В зеркале видно темные пятна на лице - крови в теле было мало, вот они так поздно и проступили.
Стук в дверь - кто-то из жрецов осматривает меня, обещает помочь и уходит. Его место занимает... Полынь.
Что может у меня болеть? Что может заставить испытывать такую муку? Остатки души в теле? Неужели здесь еще что-то есть от мертвого хозяина, от Остролиста?
Полынь плачет. Слезные железы у холодного разлагающегося тела сухи, от этого еще больнее и страшнее.
Я беру ее за руки и заговариваю ее страх и боль, и ужас одиночества. Тиннит будет милосердна к нам, перенесшим такое, конечно, будет, и луна будет для нас тепла, и я не оставлю ее по пути, ей не придется проходить через это все одной...
Я лгу ей именем Тиннит, потому что я ощущаю - если наше состояние продолжится еще хоть полсуток, по лунной дороге отправляться будет нечему. Не будет ни теплой луны, ни посмертия. Не будет даже суда.
Но сейчас я хотя бы могу держать ее за руки и внушать надежду - пусть ложную.
Мальчик-князь привел Эллелькизу - может быть, мать что-то сделает? Полынь прощается и бредет прочь, где-то возле нее жрец Тиннит, Осот. Теперь его очередь помогать.
А я остаюсь с Эллелькизой. С женой Остролиста.
Что он сделал бы на моем месте?
Последнее время он пытался починить семейную жизнь, летящую под откос. Хотел наладить отношения с женой, хотел еще детей... Столько ошибок в самом начале брака привели к раздельному проживанию супругов, а Остролист - слово сказанное священно - не хотел изменять жене, а, скорее - своим обещаниям. Значит, мириться - да никак не выходило.
Я прошу прощения у женщины. За то, что не был с ней достаточно добрым, что не подарил ей еще детей, что не смог дать ей более радостную жизнь. У Эллелькизы выдался тяжелый день, голова ее клонится под тяжестью головной повязки, и я снимаю повязку, освобождаю ее косы, запускаю в них пальцы. Обнимаю ее.
Женщина, которрую обнимает разлагающийся труп, должна с криками вырваться и броситься бежать прочь - подальше от этого ужаса.
Эллелькиза крепко обнимает меня и не отпускает.
Вот так мы и обнимаем друг друга - живая и мертвый, и я уже даже не ощущаю ее волос под своими пальцами.
В воспоминаниях я нахожу чувство печали.
Вот для чего живым чувства - чтобы не было этой глухой боли и пустой тоски. Уж лучше острая печаль.